По пути в Германию (воспоминания бывшего дипломата - Страница 58


К оглавлению

58

Гитлер оказался перед объединенным фронтом трех великих держав. Против него сплотились не только Англия и Франция, но и Италия. А ведь Муссолини считался его другом. Внешняя политика Третьей империи зашла в тупик.

Как и все другие ответственные представители министерства иностранных дел, Хеш считал, что теперь остался только один выход: покончить с односторонними нарушениями Версальского договора и вернуться к разумной политике реальных возможностей – к нормальным переговорам, возвратиться в Лигу Наций и вновь придерживаться традиционных правил дипломатической игры. В таком духе он и составлял свои донесения в Берлин.

Гитлер злобно фыркал на «трусливых и выродившихся» представителей министерства иностранных дел, которым не приходило в голову ничего лучшего, чем подобные устарелые и скучные методы. У него был советчик, нашептывавший ему более гениальные планы.

Риббентропу давно уже не терпелось стяжать себе внешнеполитические лавры. Теперь он хотел доказать «фюреру» свою способность осуществить то, что, по мнению закостенелых чиновников с Вильгельмштрассе, являлось невозможным. В своем плане он опирался на Англию, предполагая добиться ее выхода из «фронта Стрезы» и таким образом взорвать его.

Мысль Риббентропа работала примерно в следующем направлении. Соглашение, заключенное в Стрезе, направлено главным образом против германских вооружений на суше или даже исключительно против них. Англия же является в первую очередь морской державой. Ее безопасность обеспечивается не столько большими армиями, сколько господством на море. Сильный германский вермахт, который для Франции означает смертельную опасность, не является угрозой для Англии до тех пор, пока она сохраняет преимущество на море.

Почему бы Англии, так рассуждал Риббентроп, не пойти на переговоры, если ей будет предложен пакт, согласно которому численность германского флота не должна превышать трети британского? И особенно если при этом будет дано понять, что Западу нечего бояться также и сухопутной германской армии, поскольку и в конечном итоге «фюрер» намерен воспользоваться ею только для борьбы с большевизмом на Востоке.

Когда Хеш узнал о проектах Риббентропа, он назвал его болваном. Хеш предвидел воздействие, какое такой экстравагантный шаг Англии должен будет оказать на политику Франции и Италии, и не мог себе представить, что Англия откажется от только что созданного единого «фронта Стрезы» лишь для того, чтобы защитить себя от будущей и пока еще довольно-таки проблематичной угрозы со стороны германского флота. Что касается его самого, то пусть этот дилетант Риббентроп приезжает в Англию со своими политическими прожектами и сам их осуществляет. Не без злорадства смотрел он на ту помпезность, с какой новоиспеченный «особоуполномоченный фюрера» со своим штабом численностью почти в сто человек расположился в роскошном лондонском отеле «Карлтон» у Хеймаркет.

Риббентроп уже много лет питал к Хешу личную ненависть. Как известно, Риббентроп был в свое время представителем французской фирмы шампанских вин «Поммери э Грено». Когда Хеш был послом в Париже, в посольстве часто бывал глава этой фирмы граф Полиньяк, пользовавшийся немалым влиянием во французском обществе. Но Хеш и не думал приглашать на празднества в старинном дворце Гортензии Богарнэ на Рю де Лилль его немецкого представителя Иоахима Риббентропа, потому что этот фат с его дворянской приставкой «фон», раздобытой мошенническим путем – при помощи усыновления, представлялся ему слишком уж ничтожным. Было ясно, что Риббентроп давно мечтал о мести.

Все члены лондонской делегации обязались честным словом ни звука не говорить сотрудникам посольства, и прежде всего Хешу, о ходе переговоров относительно военно-морского флота. Единственным представителем нашего посольства, которого волей-неволей пришлось привлечь к участию в этих переговорах, был военно-морской атташе адмирал Васнер. От него тоже потребовали такого обязательства.

Время для переговоров было выбрано удачно. Они совпали с юбилейными торжествами в связи с двадцатипятилетием правления Георга V и поэтому не привлекли большого внимания английской общественности. Газеты до последней колонки были заполнены материалами о ежедневных парадах и других праздничных мероприятиях. В Лондоне царило оживление, какое редко видел этот трезвый город. Присутствие Риббентропа и переговоры, которые он вел, мало интересовали публику.

Казалось, что даже Ванситтарт не отдавал себе отчета в том, какое роковое влияние неизбежно окажет этот из ряда вон выходящий шаг Англии на Муссолини и тогдашнего французского премьер-министра Пьера Лаваля. Он с пренебрежением говорил, что речь идет о соглашениях по техническим вопросам, касающихся в основном только военно-морского ведомства, а оно, мол, знает, как умерить пыл Гитлера. Все происходило за кулисами, и лишь будущие историки смогут обнаружить, какие из международных военных монополий с особым усердием приложили руку к этой игре во имя своих корыстных интересов.

Однажды я встретился на улице с адмиралом Васнером, который сказал мне:

– Риббентроп действительно добьется своего. Какой стыд, что я не могу переговорить с Хешем!

Васнер не являлся нацистом; он был офицером с традиционными и богобоязненными понятиями. Его совесть мучило честное слово, данное Риббентропу, так как оно казалось ему нарушением долга по отношению к своему законному начальнику – главе миссии. Из-за многочисленных соглядатаев он не мог отважиться на то, чтобы встретиться и говорить с Хешем публично.

58