По пути в Германию (воспоминания бывшего дипломата - Страница 117

117

Поездку в Англию я должен был совершить в поезде для английских солдат и офицеров-отпускников, который шел через Голландию. Эта поездка была не столь удобной, как путешествие в спальном вагоне военной администрации через Кале. Так как вагона-ресторана не было, нас обещали накормить в Гек ван Голланде.

Вокзальные сооружения в Геке не были разрушены и выглядели точно так же, как в то время, когда я вместе с нацистом Лауфером доставил валюту пьяному д-ру Лею. Лишь внизу у причала англичане соорудили несколько бараков, где выдавали продовольствие.

Я был единственным штатским среди солдат и единственным немцем среди англичан. Поэтому меня повели в особый барак. Но тут выяснилось, что инструкция не предусматривала выдачу продовольствия таким, как я. Поэтому я не получил ничего. Унтер-офицер, с которым я ехал в одном купе и которому рассказал о своем положении, сумел получить для меня паек незадолго перед посадкой на английский пароход.

В Лондоне я снова жил у Колли Барклея, приемного сына Ванситтарта. Два раза в неделю я ездил в Уилтон-Парк и читал там лекции об ужасах гитлеровского режима. Работа была нетрудной и даже доставляла мне удовольствие, поскольку мои слушатели, как правило, были понятливыми людьми. Я рассказывал им о положении на родине, которую они не видели после капитуляции, и был откровенен с ними.

Муж Луизы Хит ежедневно звонил ей из Берлина. Межсоюзные переговоры о создании общегерманского Консультативного совета не продвигались вперед. Однажды пришло удручающее для меня сообщение, что они провалились. Я оказался в трагическом положении, ибо мне снова приходилось возвращаться в Киль.

Вскоре я получил письмо от Вальтера. Ему рассказали в Киле, что правительство уволило меня. Поскольку я об этом официально ничего не знал, то написал Штельцеру и попросил разъяснений. Кильское министерство внутренних дел в пятистрочном письме официально сообщило мне, что кабинет министров в Киле единогласно постановил уволить меня ввиду моего сомнительного прошлого. Это решение было принято ровно через четырнадцать, дней после моего отъезда, через две недели после того, как Штельцер передал мне документ о назначении пожизненным правительственным чиновником.

Что было делать дальше? Я протестовал и просил дальнейших разъяснений. В то время еще не существовало административного суда, куда я мог бы пожаловаться. Киль молчал. В августе я поехал туда, остановился у Вальтера и лично явился к кильским господам. Штельцер был уже снят с поста премьер-министра и занимался в Любеке своими любимыми церковными делами. Он не считал себя виновным во всей этой истории. Мне он сказал только, что некоторые из моих бывших коллег по министерству иностранных дел, вернувшиеся теперь из лагерей для интернированных, сообщили правительству в Киле такое о моей деятельности в Голландии, что у кабинета возникло подозрение, не подослан ли я в канцелярию премьер-министра англичанами в качестве соглядатая. Мне пришлось вести переговоры с кильским министерством внутренних дел, которое отвечало за назначение и увольнение чиновников. Оно долго возилось с моим делом; наконец мне объявили, что все это недоразумение и что я снова буду восстановлен в правах старшего правительственного советника.

Разумеется, я и не подумал соглашаться с этим. В конце концов мы договорились о том, что я сам подам заявление об увольнении с 1 октября и полностью получу жалованье за время моего отсутствия. Таким образом, я стал обладателем нескольких тысяч марок.

Но прежде чем это произошло, случилось кое-что и еще. Вдруг приехал Гебхард вместе с матерью. Как бывшая владелица поместья мать была выслана из Лааске. Гебхард тоже получил приказ покинуть Путлиц. Правда, как сказал ему правительственный советник в Перлеберге, для него была надежда на то, что выполнение приказа будет отложено или даже отменено. Поэтому Гебхард направил властям соответствующую просьбу и считал, что с ним ничего не случится, если он вернется в Путлиц.

Так как мать жила теперь у Вальтера, Гебхард и я заняли одну комнату в замке. Там стояла всего одна кровать. Гебхард снова устроился на шезлонге. Грудная жаба, которую он схватил во время пребывания в гестаповской тюрьме в Потсдаме, очень обострилась. Как всегда, когда мы спали вместе, мы подолгу говорили. У нас обоих было достаточно забот. Так же как и я, Гебхард не знал, что предпринять.

– Лучше я сдохну в Путлице, чем пойду шататься по свету. Так я все равно погибну, – говорил он.

– Но, Гебхард, может быть, ты мог бы найти себе работу в сельском хозяйстве здесь, на западе? Ведь Вальтеру это удалось.

– Я никогда не был так удачлив, как Вальтер, и, кроме того, физически, из-за болезни сердца, я не чувствую себя вполне здоровым. Нет, при всех обстоятельствах я должен попытаться остаться в Путлице.

– Гебхард, а что делать мне? У меня нет никаких надежд ни на западе, ни на востоке Германии. У меня все чаще мелькает мысль, что я должен хладнокровно покинуть Германию и принять английское подданство.

– Может быть, это было бы самым разумным. Тогда ты мог бы уехать в Австралию или Канаду, а затем вызвать и нас. Кажется, Германия сокрушена надолго, и для нас здесь никогда не наступят хорошие времена.

Пожелав друг другу доброй ночи, мы заснули со своими мыслями.

Я подарил Гебхарду чудесный шерстяной свитер винно-красного цвета, который мне, в свою очередь, подарила леди Ванситтарт. Уезжая в Путлиц, он надел этот свитер и, усмехаясь, заметил, что красный свитер, несомненно, принесет ему счастье.

117