По пути в Германию (воспоминания бывшего дипломата - Страница 107

107

– Мы окончательно разобьем нацистов, – просто сказал он. – Однако мы знаем, что потом будет построена новая Германия. Мы поможем немцам; ведь, в конце концов, только сами немцы могут разрешить эту задачу. Поэтому мы рады любому немецкому патриоту, который не является нацистом и готов помочь выполнению этой задачи.

Мы настолько увлеклись нашей беседой, что консул предложил продолжить ее на скамье зоопарка, расположенного поблизости. Мы разговаривали часа два. Мое желание поехать в Москву было, к сожалению, в данный момент неосуществимо. Однако в мыслях и сердцем я был теперь в Москве.

Фразерство американцев казалось мне все более пустым и глупым, а мое существование и надоевшие лекции – все более бесполезными. Даже жизнь в Англии стала представляться мне желанной. Если бы даже я не нашел там ничего более разумного, то по крайней мере к концу войны я был бы на несколько тысяч километров ближе к родине.

Весной 1943 года я начал писать письма Ванситтарту с просьбой разрешить мне и Вилли снова приехать в Англию.

Из сытой Америки в нищую Англию

В ноябре прибыл ответ из Лондона. Мне была предоставлена виза. Вилли обещали визу несколько позже. Выхода не было: мы должны были расстаться.

Так как расписание судоходства через Атлантику держалось в строгой тайне, я вместо нормального пассажирского билета получил от британского Бюро пароходных сообщений лишь талон на право переезда в Англию. В нем не были указаны ни название судна, ни дата его отплытия. Мне лишь сообщили, что начиная с 10 декабря я должен быть готов к отъезду в течение двенадцати часов.

Вилли не хотел оставаться без меня в Нью-Йорке. Поэтому он принял предложение поступить с 10 декабря на работу во Флориде. Расставание было тяжелым. Мы вместе приехали на вокзал Пенсильвания-стейшн. Единственным утешением было то, что война скоро кончится. На Востоке вермахт потерпел сокрушительное поражение, и следовало думать, что открытие второго фронта на Западе не заставит себя долго ждать. Можно было рассчитывать, что через год я вернусь на родину и тогда сумею вызвать Вилли.

Полные иллюзий по поводу скорой встречи на родине, мы в последний раз пожали через окно купе друг другу руки. Если бы мы знали, что не увидимся, наше прощание было бы еще более тяжелым.

Ожидая извещения британского пароходства, я оставался в Нью-Йорке в одиночестве. Эти дни я использовал, чтобы навестить своих добрых старых друзей. Почти все они считали, что мое решение возвратиться в Англию по меньшей мере глупо. Меня чествовали как героя-самоубийцу и делали мне подарки, словно я отправляюсь в долголетнюю экспедицию на Северный полюс. С трогательным чувством я увидел, как много друзей приобрел за эти годы в Нью-Йорке, друзей, которые всегда помогли бы мне в беде. Конечно, мне было бы удобнее остаться здесь с ними. Но мое решение было твердым. Я стремился снова в Германию вне зависимости от того, как ужасно она будет выглядеть после войны. Я хотел прибыть туда одним из первых.

От своей старой гувернантки, проживающей в Швейцарии, я узнал, что в октябре у Гебхарда родился долгожданный сын. Изо всех сил я стремился на родину. Я имел теперь не только маленький чемоданчик, но и два больших чемодана, набитых до отказа. Я был в состоянии снабдить мою семью вещами, которых в Германии не видели, вероятно, много лет, – настоящими шерстяными изделиями, мылом, нитками, безопасными иголками, резиновыми поясами и даже шнурками для ботинок.

Пароходное общество не торопилось. Прошло две недели, прежде чем я получил телеграмму. Это было 24 декабря после обеда. В телеграмме указывалось, что в день рождества в одиннадцать часов утра я должен быть у определенного причала в Хобокене. Отпраздновать сочельник меня пригласила моя старая приятельница певица Элизабет Шуман. Стол у нее был на немецкий лад – с карпами и жареным гусем. Я не мог и мечтать о более красивом прощании. Собрались только хорошие знакомые. Явился и Бургхаузер. Мы поужинали на славу и устроили музыкальный вечер. Чтобы доставить мне удовольствие, Элизабет (хотя она была простужена и хрипела) спела несколько моих любимых песен Шуберта и Штрауса. Она была выдающимся мастером и пела очаровательно. На елке горели белые свечи, и в комнате царила атмосфера настоящего немецкого рождества. Разошлись около полуночи. Мне было тоскливо. Прежде чем вернуться в свою одинокую квартиру, я выпил на Бродвее еще несколько стаканчиков виски с содовой водой.

Ледяной ветер дул в порту, куда я прибыл в такси рождественским утром. Здесь собрались отъезжающие в Англию. Прежде чем пустить пассажиров на борт, у них тщательно проверили документы. На пароходе тоже был собачий холод, так как отопление еще не действовало. В пальто и завернувшись в одеяла, тридцать пассажиров сидели в салоне, стуча зубами. Подали первый обед, который значился в меню как рождественский. Тут был кусок индейки, три картофелины и миска с цветной капустой. Небольшой кусок пудинга, который подали в качестве десерта, отдавал запахом кровельного толя. Хотя я заранее знал, чего можно ждать от английской кухни, это превзошло мои худшие ожидания. Пища не только была невкусной, но и не утоляла голода. Впервые я, избалованный условиями жизни в Америке, почувствовал войну как реальность, а не только как информацию, почерпнутую из газет после хорошего завтрака. С тоской смотрел я через Гудзонов залив на небоскребы Манхэттена, где в это время люди, среди которых я был вчера у Элизабет Шуман, наверняка ели жареного гуся.

Наш пароход был рефрижератором, который в мирное время не перевозил пассажиров. Из-за недостатка кают было тесно. Вместе с пятью другими пассажирами я разместился в каюте, рассчитанной не больше чем на четырех. Моими товарищами были моряки с потопленных английских торговых судов, ехавшие на родину. Каждый из них пережил по крайней мере одну атаку подводной лодки и целые часы провел в холодном океане, уцепившись за спасательный круг. Они то и дело рассказывали о своих приключениях.

107