Я был и на Крите, пбсетил раскопки дворца цари Миноса, где, как гласит предание, находился лабиринт, через который протянула свою нить Ариадна. Я стоял перед вратами Фив и, пользуясь школьными воспоминаниями, воспроизводил в памяти бессмертные слова из «Антигоны» Софокла: «Много огромного есть, но огромней всего человек». Даже современный инженер будет поражен, увидев гигантские каменные стены, сооруженные героями Гомера в древних Микенах. Там можно видеть старинный бассейн, где, согласно легенде, был убит Агамемнон, и ворота, через которые бежал из дома отцов преследуемый Эринниями Орест.
Глубокое впечатление произвело на меня запустение вокруг незначительной деревушки, и по сей день называющейся Спартой. Оно заставило меня с тревогой подумать о будущем, уготованном, по всей вероятности, нашей германской отчизне ее сегодняшними властителями. Ничего не осталось от этого когда-то грозного государства, которое высшей и единственной добродетелью считало военную дисциплину и заботу о распространении своей власти, где слабых младенцев убивали, сталкивая их с высокой Тайгетской скалы, где матери, потеряв человеческий облик, говорили своим сыновьям, что высшая и желанная цель – это геройская смерть ради своего отвратительного отечества. Древняя Спарта не оставила потомству ни одного произведения искусства, и нет даже камня, который указывал бы, где она находилась.
Никто не изобразил бескультурье Спарты, недостойное человека, с такой силой, как наш Фридрих Шиллер. В горах над Спартой расположена пришедшая ныне в запустение резиденция византийских императоров Мистра. Сидя на террасе маленького кафе у городских ворот Мистры, откуда можно любоваться видом на всю лакедемонскую долину, я от начала до конца перечитал шиллеровское «Законодательство Ликурга в Спарте».
Я был полон мыслями Шиллера, которые почти целиком можно применить к разрушителям культуры в Третьей империи, и хотел уже уходить, как мне подали книгу, где расписывались посетители. Ничто не могло мне напомнить об актуальности этой извечной проблемы человечества более грубо, чем указание хозяина на одну из прежних подписей. Она принадлежала Иозефу Геббельсу. В прошлом году, будучи в Мистре, Геббельс сидел якобы за тем же столом, что и я. Я не увековечил своего имени в этой книге.
Точно, как было условлено, Вилли встретил меня на аэродроме в Шифоле. Он тоже вполне насладился своим последним мирным отпуском.
По мере роста военной опасности в Европе заправилы Третьей империи проявляли все более примечательное пристрастие к поездкам за границу. На протяжении лета соседняя Голландия неоднократно удостаивалась таких визитов.
В июле небольшой переполох вызвало известие о том, что толстый Герман, совершавший прогулку по Рейну на своей роскошной яхте «Карин II», намеревается ненадолго появиться в голландских пограничных водах. Более подробно о своих планах он не сообщал. Не ставил он в известность и министерство иностранных дел, которое должно было уладить с голландскими властями формальную сторону дела. Поскольку высказывалось вполне обоснованное опасение, что могут возникнуть осложнения, если Геринг со своей яхтой нежданно-негаданно появится на границе и с обычным высокомерием потребует у голландских чиновников, чтобы его пропустили, то миссии в Гааге было поручено установить с ним связь. Это было легче сказать, чем сделать, так как «Карин II», не имея постоянной стоянки, плавала вверх и вниз по Рейну и не отвечала на запросы. В конце концов Цех поручил мне лично осведомиться у «высокого лица», каковы будут его распоряжения. Я начал поиски в Кельне и там узнал, что «Карин II» находится где-то севернее, между Дюссельдорфом и голландской границей. Следуя от пристани к пристани, я проехал в автомобиле вдоль всего Нижнего Рейна. Несколько раз я видел на реке элегантную яхту, эскортируемую двумя патрульными полицейскими лодками. Но она нигде не приставала. Лишь под вечер она бросила якорь у Эммериха на расстоянии пятидесяти-ста метров от берега. Однако находившееся на ней общество не сходило на сушу, а, по-видимому, слушало объяснения Геринга насчет западного вала, строительство которого в этом районе только что началось. Толстый Герман с биноклем стоял на релинге в окружении свиты, состоявшей по большей части из людей в форме, и смотрел в нашем направлении. Он был с головы до ног одет в белое. С шеи и плеч у него свисало несколько ярких побрякушек, а живот был перехвачен золотым поясом шириной в ладонь, с болтавшимся у левого бока кинжалом, поблескивавшим серебром. На нем была белая шелковая фуражка – гибрид морской и спортивной формы. Сам рыцарь Лоэнгрин не мог бы придумать для себя более подходящего костюма.
К пристани подошла одна из полицейских лодок, видимо с каким-то поручением. Первым из нее вышел красивый молодой лейтенант морской службы, к которому я и обратился. Он представился мне как племянник Геринга, носящий ту же фамилию. Я объяснил, что послан нашей миссией в Гааге и должен знать запланированный маршрут поездки его дяди по Голландии, чтобы своевременно получить от голландского правительства документы, необходимые для перехода границы. Выслушав меня, лейтенант Геринг отправился на «Карин II». Я видел, что он, поднявшись на борт, что-то сообщил окороку, одетому в белую форму. Вскоре он вернулся и сообщил мне, что «г-н генерал-фельдмаршал полагал, что может поехать в Голландию без выполнения каких-либо формальностей». Теперь же он предпочитает отказаться от поездки, так как у него нет времени дожидаться документов, которые нужно еще запросить в Гааге.