По пути в Германию (воспоминания бывшего дипломата - Страница 65

Перед первым же обедом, который Риббентроп и его жена давали в Лондоне для сотрудников посольства, я сунул медаль в карман. Перед тем, как сесть за стол, я подошел к Риббентропу и сказал:

– Господин посол, я хочу взять на себя смелость вручить вам медаль в вашу честь.

Он с удивлением посмотрел на меня:

– Уж не сошли ли вы с ума?

– Нет, господин посол. Вот она, – и я вытащил вещичку из кармана.

Он взял ее и внимательно разглядывал со всех сторон. Лицо его просияло.

– Вы хотите подарить мне эту медаль? Какая милая любезность с вашей стороны.

За обедом он трижды пил за мое здоровье, тогда как его первый советник – посланник Верман – и все другие удостоились этой чести, в лучшем случае, по одному разу.

Вслед за этим в салоне он пригласил меня присесть рядом с ним на тахте и выпить чашечку турецкого кофе. Вблизи заняли позицию оба его адъютанта, Шпитци и Тернер, готовые выполнить приказы в случае, если таковые последуют.

– Вы знаете, Путлиц, кто изображен на этой медали?

– К сожалению, нет, господин посол. Я нахожу только, что существует некоторое фамильное сходство между вами и этим человеком.

– Тогда я вам расскажу. Этот Риббентроп – один из тех, кто оказал решающее влияние на историю последнего столетия.

Я молчал.

– Ведь вы знаете о графе Йорке фон Вартенберге, заключившем Тауроггенскую конвенцию?

– Так точно, господин посол, я более или менее знаком с историей Пруссии.

– Раз так, вам будет понятно, что вся история Европы за последний век протекала бы совсем иначе, если бы генерал Йорк не заключил союза с русским царем. Тогда коалиция против Наполеона никак не смогла бы образоваться.

– Это вполне возможно, господин посол.

– Так вот, этот Риббентроп, изображенный на медали, занимал один из важнейших постов в штабе Йорка – он был его генерал-квартирмейстером. Как видите, вы подарили мне вещь, действительно имеющую историческое значение, и я хотел бы еще раз искренно поблагодарить вас.

Его мысль продолжала работать.

– Шпитци, – обратился он к стоявшему за ним адъютанту, который тут же поспешно наклонился к Риббентропу. – Занесите в памятную книжку: завтра утром надо послать телеграмму в Берлин, в генеральный штаб. Там, насколько мне известно, висит портрет этого человека, нарисованный масляными красками. Он тоже может теперь вернуться в фамильную галерею.

Больше я никогда не имел с Риббентропом столь доверительной беседы. Но и один этот разговор оказал свое действие на годы вперед. Раумеровский талисман, купленный за две с половиной марки, защищал меня от всех опасностей, которым я часто подвергался, пока Риббентроп был послом.

«Германское приветствие» при британском королевском дворе

С давних пор существует обычай, чтобы посол, приезжающий в чужую столицу, обращался к своим коллегам, там аккредитованным, с официальным посланием, содержащим просьбу вступить с ним в контакт. В течение столетий в дипломатических отношениях имелось обыкновение делать это на французском языке, но считалось также допустимым пользоваться языком той страны, при правительстве которой посол аккредитован. В соответствии с этим Риббентропу следовало составить ноты главам иностранных миссий о своем вступлении в должность либо по-французски, либо по-английски. Однако это представлялось ему несовместимым с достоинством «тысячелетней империи германской нации». Настало время, чтобы немецкий язык был в конце концов признан в качестве мирового…

И ноты были написаны по-немецки. Как и следовало ожидать, большинство иностранных коллег ответило нам тоже на языке своей страны. Ни один из нас не мог разобрать по-японски, сиамски или арабски, извещал ли соответствующий представитель о своем предстоящем прибытии к фон Риббентропу с визитом в понедельник утром или в пятницу около полуночи. Каждый раз нам приходилось осведомляться по телефону, пользуясь при этом все-таки английским или французским языком.

Привязанность Риббентропа к «германскому приветствию» уже стала в Лондоне притчей во языцех. Повсюду с нетерпением ожидали, прибегнет ли он к нему также и при английском дворе. Сам король был, по всей вероятности, готов к худшему.

Первый случай для такого зрелища представился во время lever'a, дававшегося новым королем Георгом VI в Сент-Джемском дворце.

Обычно эти levers устраиваются по утрам и являютсй исключительно мужским делом. На них не присутствуют ни королева, ни другие дамы. Во время levers король не восседает на троне, а принимает дефилирующих мимо него кавалеров, стоя на возвышении вроде эстрады. Lever в средневековом рыцарском зале исторического Сент-Джемского дворца представляет собой еще более романтическую картину, чем прием в относительно современном тронном зале Букингэмского замка, сооруженного королевой Викторией.

Иностранные дипломаты вначале собираются в аванзале, отделанном темным деревом и увешанном портретами королей, и выходят оттуда гуськом, выстроенные друг за другом в соответствии с давностью пребывания в стране и рангом. К ужасу Риббентропа, по воле случая нас поместили между советским полпредством и посольством тогдашней Испанской Республики. Изменить это было невозможно: в Англии предписания этикета священны. Так что Риббентроп поневоле вступил в зал непосредственно за последним из советских атташе.

Раньше посол или посланник поименно представлял королю каждого из своих сотрудников. Теперь формальности сводятся лишь к тому, что глава миссии, отвесив поклон, становится рядом с королем и так стоит, пока все его подчиненные не пройдут мимо.