По пути в Германию (воспоминания бывшего дипломата - Страница 51

– И дурак судья нам поверил!

– Вот было время, черт возьми! Боевое время! Пожалуй, лучше, чем теперь, когда мы у власти и все идет как по маслу.

– Конечно, теперь куда скучнее. Но все же хорошо, что эти евреи больше не рискнут потащить нас в немецкий суд.

Однажды вечером наш колченогий «доктор» позволил себе особенно ловко подшутить над корреспондентом газеты «Берлинер тагеблатт», которая в то время еще не всегда танцевала под нацистскую дудку к сохраняла некоторых сотрудников, слывших в веймарский период закоренелыми демократами. К числу их принадлежал и фон Штуттергейм (с точки зрения нацистов, он страдал еще и тем «недостатком», что был женат даже не просто на англичанке, а на свояченице английского представителя в Лиге Наций Антони Идена). «Берлинер тагеблатт» направила Штуттергейма в Женеву именно ввиду его хороших связей в международных кругах. Жил он в нашем отеле.

Это было накануне пресс-конференции, которую Геббельс созвал для того, чтобы впервые обрисовать перед международным форумом значение «пробудившейся Германии». Геббельс явно рассчитывал, что его выступление вызовет огромную сенсацию.

В комнатах наверху в поте лица корпели сотрудники, переводя на разные языки уже заготовленный текст речи, так как трудно было себе представить, что большинство иностранных журналистов понимает по-немецки. Все получили строжайшее указание сохранять текст речи Геббельса в глубокой тайне.

Остальное общество в тот вечер собралось, как обычно, в нижних помещениях отеля. Вдруг вошел швейцар и передал г-ну имперскому министру только что полученную телеграмму.

Геббельс распечатал ее и, нахмурив лоб, озабоченным тоном воскликнул:

– Прошу внимания! Потрясающее свинство! Все притихли, как мыши, и он стал читать. «Почему нам не была представлена речь Геббельса, опубликованная сегодня вечером в «Берлинер тагеблатт»? Срочно вышлите официальный текст речи. Отдел печати, Берлин».

Всеобщее возмущение. К побледневшему Штуттергейму обратились уничтожающие, а также и сочувственные взоры.

– Я не посылал ее туда, я ничего не понимаю, – бормотал Штуттергейм. – Мне понятно только одно: это будет стоить мне головы.

Он не был создан для того, чтобы стать героем.

Некоторое время торжествующий Геббельс наслаждался его душевными муками. Затем он передал телеграмму своему ближайшему окружению, и постепенно выяснилось, что она была отправлена совсем не из Берлина, а с женевского почтамта. Просто г-н министр хотел доставить себе удовольствие нагнать страх на г-на фон Штуттергейма, этого «мягкозадого демократа» и свойственника г-на Идена.

Однажды и я оказался между колесами геббельсовской машины лжи. Выступление министра пропаганды Германии перед представителями мировой печати в Женеве принесло лишь весьма скромный успех; его надлежало закрепить и расширить. С этой целью возник план заснять звуковой фильм, сделать этакое своеобразное международное обозрение. В комнате прессы при конференции по разоружению было объявлено, что г-н министр готов лично дать интервью перед объективом киноаппарата одному из французских и одному из английских или американских журналистов. Но ни один из журналистов не выказал желания взять интервью, и казалось, что вся затея провалилась.

Однако не было такого положения, из которого Геббельс не мог бы вывернуться при помощи надувательства.

Однажды, когда я возвращался из города в отель, мне бросилась в глаза целая батарея киноаппаратов, установленная в саду. Входя в вестибюль, я размышлял, что бы это могло значить, как вдруг ко мне кинулся эсэсовский «фюрер» Иосиас князь цу Вальдек унд Пирмонт:

– Куда вы запропастились, Путлиц? – крикнул он возбужденно. – Вот уже битый час, как вас ищут, словно иголку.

Еще со студенческих времен, которые он провел в Мюнхене, Иосиас, оказавшийся затем одним из прихвостней Геббельса, был известен как опаснейший бандит. Впоследствии, в 1945 году, ко времени окончания войны, ему как эсэсовскому «фюреру» был подчинен концентрационный лагерь Бухенвальд.

Он принялся ощупывать мой галстук:

– Поправьте галстук! Вы сейчас должны вместе с министром участвовать в звуковой киносъемке. Вы будете играть роль иностранного корреспондента. Вот два текста, английский и французский. Присядьте здесь и выучите их наизусть, чтобы все было в порядке. Министр сейчас сойдет вниз. Спешите, в вашем распоряжении секунды.

Вскоре появился Геббельс со своей свитой, и можно было начинать спектакль. Меня посадили в садовое кресло у столика, налево стояла скамья. На нее рядышком уселись плюгавый Геббельс и массивный переводчик Пауль Шмидт, которому впоследствии Гитлер присвоил ранг посланника. Наведенные на нас аппараты начали слегка гудеть.

-Que pebsez vous, Monsieur le Ministre?… – принялся я по-французски бубнить свою роль.

Шмидт переводил на немецкий язык, Геббельс что-то отвечал, а затем Шмидт снова излагал это по-французски. Вслед за тем то же самое было проделано по-английски.

На берлинских экранах фильм демонстрировался под названием: «Мировая печать упорно добивается интервью у имперского министра д-ра Геббельса». Мои тамошние друзья, видевшие эту кинохронику, немало подивились, обнаружив, что вся великая мировая печать воплощена в моей персоне. Хроника была показана и в Женеве, где мою физиономию ежедневно видели в коридорах и всем участникам конференции было известно, что она принадлежит одному из сотрудников немецкой делегации.

Обман был легко раскрыт и дал повод для стольких неприятных комментариев, что Геббельс по возвращении в Берлин был вынужден отказаться от фильма. В Германии в этой связи, конечно, не было сказано ни слова, а иностранную печать попросту заверили в том, что все дело здесь в подлой еврейской подделке, трюке, совершенном при помощи фотомонтажа.