По пути в Германию (воспоминания бывшего дипломата - Страница 25

Особому характеру города соответствует и так называемая общественная жизнь, то есть визиты и развлечения. Общественная жизнь играет здесь очень своеобразную роль: она используется исключительно в чисто материальных или честолюбивых целях. Приглашают в гости лишь в том случае, если хозяин ждет от приглашенного какой-либо личной выгоды; ни одно приглашение не принимается, если оно не приведет к конкретной цели. Любая встреча имеет какую-либо корыстную цель: идет ли речь о скучающей вдове миллионера со Среднего Запада, которая ищет для своей дочки европейскую графскую корону; о беспутном бездельнике, пытающемся раздобыть хорошо оплачиваемую выгодную должность; о журналисте, который гонится за сенсационной скандальной историей; о сенаторе, прослеживающем нити интриги; или о финансовом магнате, пытающемся урвать из-под носа у конкурента миллионную концессию. Характерным для уровня общественной жизни Вашингтона мне кажется то обстоятельство, что в этой столице крупнейшего государства нет ни одной оперы и даже ни одного постоянного театра.

При этих условиях иностранные миссии являются центром притяжения в гораздо большей степени, чем в столицах других государств. Но в то время дипломаты излучали еще и особое, совершенно непреоборимое очарование. На протяжении нескольких лет в Соединенных Штатах существовал запрет на спиртное, так называемый «сухой закон». Гангстеры и контрабандисты зарабатывали огромные состояния, выбрасывая на рынок немыслимые алкогольные напитки. Но даже самый богатый человек постоянно подвергался опасности проснуться после попойки не только с головной болью, но и с тяжелым отравлением или же вообще не проснуться. Нам, дипломатам, было предоставлено не только право на ввоз любого рода алкогольных напитков, но и освобождение от пошлин. Наши напитки были хорошими, настоящими и имелись в изобилии. Не удивительно, что с нами искали общения.

Многие из американских дипломатов, принятых в качестве атташе в государственный департамент в то время, когда я служил в Вашингтоне, занимали после второй мировой войны высокие должности во внешнеполитических органах США. С приятным чувством вспоминаю я о совместных вечерах с выпивкой, которые мы проводили в моей берлоге на Массачусетс-авеню. Я знаю, что многие из них еще и сегодня остались моими искренними личными друзьями. К ним я могу причислить даже всех заместителей американского верховного комиссара в Германии в период с 1945 по 1954 год. Тогда, в Вашингтоне, мне не приходила мысль, что когда-нибудь они будут играть роль господ в моей стране. Однако, охваченный юношескими иллюзиями, я внушал себе, что эти дружеские связи когда-нибудь сыграют политическую роль и будут способствовать улучшению отношений между нашими странами. Потребовался большой и горький опыт, чтобы я понял, насколько наивной была вера в то, что подобного рода личные связи могут оказать хотя бы малейшее влияние на закономерности развития отношений между народами.

Уважение к Германии растет

С приятным чувством вспоминаю я о туманном осеннем вечере на аэродроме Лейкхерст в Нью-Этверси. Мы прибыли туда для того, чтобы встретить первый цеппелин, совершивший перелет через Атлантический океан. Вместе с нами его прибытия ожидали десятки тысяч американцев. Воздушный корабль запоздал на много часов. Темнело. Погода испортилась. Постепенно даже начал накрапывать дождь. Все ощущали голод, так как давно были съедены имевшиеся в наличии горячие сосиски. Тем не менее толпа не расходилась. Наконец вдалеке раздалось жужжание, и луч прожектора разорвал тьму. Через несколько мгновений на поле спустилась величественная серебряная оболочка, и вся окрестность засверкала огнями. Были ясно видны черно-красно-золотые цвета и буквы «ЦР-3 Фридрихсгафен». Американский оркестр заиграл немецкий национальный гимн, первые же звуки которого были заглушены восторженным гулом многотысячной толпы. Мы, представители посольства, первыми подошли к кабине, из открытых окон которой выглядывал седовласый доктор Гуго Экенер, похожий на морского льва. Белокурая фрау Кип, жена поверенного в делах, протянула ему букет красных роз.

– Ради бога, – раздался в ответ оглушительный голос Экенера, – оставьте меня в покое, пока я не прикреплю цеппелин к мачте.

Фрау Кип так и не удалось избавиться от своих роз.

Подобные сцены, вызывавшие у нас прилив патриотических чувств, я часто наблюдал на протяжении этих лет в США: прибытие в нью-йоркскую гавань под рев всех сирен «Бремена», завоевавшего голубую ленту за самый быстрый переход через Атлантический океан; триумфальная поездка немецких летчиков Кёля и Хюнефельда, пересекших океан, по Бродвею, на котором бушевала снежная метель конфетти; победа боксера Макса Шмелинга, завоевавшего звание чемпиона мира в Медисон-сквер-гарден; премьера Марлен Дитрих в «Голубом ангеле»; прием Альберта Эйнштейна в Белом доме; гастроли немецкого театра под руководством Макса Рейнгарта; торжественное представление в «Метрополитен-опера» с Лотой Леман в роли маршальши в оперетте «Кавалер роз» или Элизабет Шуман в «Свадьбе Фигаро»; выступление Берлинской филармонии под руководством Фуртвенглера в «Карнеги-холл»; вечер в посольстве, на котором Шлюскус исполнял произведения Рихарда Штрауса. Ни одна книга не имела тогда большего успеха, чем «На западе без перемен» Эриха-Марии Ремарка. Огромным успехом пользовались даже мелодии наших боевиков вроде «Я потерял свое сердце в Гейдельберге» или «Я целую вашу руку, мадам».

Германия и успехи немцев были постоянной темой для разговоров среди пораженной американской общественности.