По пути в Германию (воспоминания бывшего дипломата - Страница 111

111

Другой причиной, побуждавшей меня ездить по лагерям военнопленных, было стремление разыскать людей из Пригнитца. Они, возможно, могли сообщить мне какие-либо сведения о моей семье. Я встретил таких немцев. Ничего определенного они не знали. Но один из них, происходивший из Притцвалька, рассказал, что в 1939 году на доске объявлений местного суда он видел мой портрет с приказом о поимке и аресте. На меня тяжело подействовало сообщение одного жителя Путлица, который утверждал, что в прошлом году мать и брат Гебхард были арестованы гестапо.

В конце августа я получил письмо из Парижа от мадам Леруа Болье, матери моего друга Мишеля. Она прислала в конверте смятую записку, полученную неведомыми путями от французского военнопленного, недавно вернувшегося из Лааске. Я узнал почерк моей сестры Армгард. «Вальтер пропал без вести в Италии, – писала она. – Мы все живы, но помоги нам. Шлем тебе привет. Мы бедствуем».

Немедля я побежал к Дику Уайту, который был теперь майором и работал в Военном министерстве. Я просил его позволить мне просмотреть списки военнопленных в Италии, чтобы установить, нет ли в этих списках имени Вальтера. Но что я мог сделать для моих родных?

Когда я спрашивал об этом англичан, занимавших менее высокие посты, чем Ванситтарт, они отвечали мне, что установить связь с советской зоной оккупации, где находится Путлиц, невозможно.

Я показал Нансену записку Армгард и просил узнать через его каналы в английской разведке, нет ли все же возможности связаться с моими родственниками. Через несколько дней Нансен передал мне строго секретное сообщение:

– Офицер британской Интеллидженс сервис поедет на следующей неделе в советскую зону, чтобы урегулировать какие-то вопросы, связанные с репарациями. Он может посетить Путлиц, но говорят, что очень трудно что-либо сделать, когда речь идет о помещиках. Если этому английскому офицеру не будет дана внушительная сумма денег, то дело безнадежно.

Нансен назвал мне довольно крупную сумму. Она составляла более половины того, что лежало на моем счете в Английском банке.

Естественно, что это вызвало у меня недоверие. Однако я не хотел, чтобы впоследствии кто-нибудь мог упрекнуть меня в том, что я из-за скупости ничего не предпринял, чтобы помочь своей семье. Я дал ему деньги. Как я узнал в последующие годы, ни один англичанин не показывался вблизи Лааске.

Каждый день я обращался к Дику с просьбой отправить меня в Берлин или по крайней мере в Западную Германию, чтобы разыскать своих родных. Однако ничего сделано не было. К моему удивлению, уже в октябре Нансен уехал в британскую зону, где он должен был получить какой-то пост. Он захватил с собой два огромных чемодана и заказал много новых костюмов. У него было теперь не менее дюжины ботинок и несколько дюжин рубашек. С гордостью показывал он при упаковке гардероб, который увозил из Англии.

Я задавал себе вопрос: стала ли Интеллидженс сервис столь великодушной или, может быть, я тоже являюсь невольным кредитором этих расходов?

Возвращение в разрушенную Германию

В январе 1946 года мне сказали, что англичане готовы пустить меня в Германию. Дик Уайт не советовал мне возвращаться туда. Он изображал положение там настолько удручающим, что, по его словам, я вскоре раскаялся бы в своем решении. Он заявил, что о Берлине не может быть и речи, но что я могу, если хочу, некоторое время прожить в каком-либо из отелей Интеллидженс сервис в британской зоне, а потом подыскать для себя работу. Я настоял на своем, и Дик организовал все остальное.

Холодным февральским вечером я стоял с моим багажом на площади разрушенного снарядами вокзала в Кале, оказавшись, таким образом, снова на европейском континенте. Меня окружала толпа генералов и увешанных орденами офицеров, тоже ожидавших поезда британской военной администрации, который должен был доставить нас в Германию. Как единственный штатский, к тому же немец, я чувствовал себя подавленным. Поезда еще не было, и я уселся рядом с французским кондуктором на один из своих двух чемоданов. Французу понравились мои английские сигареты, и он разговорился. Видимо, он принял меня за англичанина. Он гордился тем, что геройски помогал британским союзникам во время немецкой оккупации. Сколько раз он укрывал английских агентов в своей квартире, и немцы никогда не могли их найти.

– Собственно говоря, все боши глупы, – сказал он.

Наконец подошел поезд. Он сплошь состоял из спальных вагонов с рестораном посередине и двумя багажными вагонами в конце. Мы с кондуктором смели пыль с моих чемоданов и направились в свое купе. Мой сосед уже занял верхнюю полку. К моему удивлению, это был не кто-либо из высокопоставленных офицеров, с которыми я стоял на платформе, а маленький невзрачный штатский, которого я там и не заметил.

Поезд еще не тронулся, как вошел военный контроль. Мы предъявили документы.

– Итак, мистер Пирпойнт, куда на этот раз? – спросил контролер.

Господин Пирпойнт, видимо, знавший контролера, ответил, сделав предостерегающий знак:

– Знаете такое место – Берген-Бельзен?

– Понимаю, – ответил контролер, однако замолчал, установив по моим документам, что я не англичанин.

После того как контролер поставил на наших документах свой штамп, предписанный инструкциями, он покинул нас, коротко бросив моему соседу:

– Гуд лак – счастливого пути.

Господин Пирпойнт был английским палачом. Он часто ездил в Германию, а на этот раз направлялся в Берген-Бельзен, чтобы по английским законам с помощью петли отправить на тот свет коменданта и других убийц, служивших в этом зловещем лагере смерти.

111